Спустя столько лет после войны по-настоящему важные открытия необычайно редки, а уж о личном общении с людьми, участвовавшими во Второй Мировой и Великой Отечественной войнах, и мечтать не приходится — благодаря чему каждая такая крупица информации бесценна. С благодарностью представляем вам интереснейшее интервью нашего игрока Snoll с японским военным лётчиком, участником Второй мировой войны.

К дню рождения известного японского лётчика-аса Сабуро Сакаи хочу рассказать о моей личной встрече с этим легендарным человеком. Эта встреча была во многом неожиданной для меня самого, и, честно признаться, до того момента об этом человеке я не знал почти ничего, поскольку не сильно-то интересовался историей Японии во Второй Мировой войне. Тогда я, бывший советский пионер и «аэроклубовец со справкой», гораздо больше интересовался историями об авиации Великой Отечественной войны, зачитывался мемуарами Покрышкина, Ворожейкина, авиаконструктора Яковлева, и многих других, а что происходило на Тихоокеанском театре военных действий, меня интересовало не сильно. Кто бы мог подумать, что в марте 1997 года в Японии я столкнусь с этим «пуленепробиваемым» японским летчиком лицом к лицу?

Прежде всего Сабуро Сакаи производил впечатление «молодого человека лет восьмидесяти», весёлого, энергичного, общительного и очень позитивного, причём все эти его качества были не напускными, а выглядели очень естественно. Он с интересом оглядел собравшихся, и выделив среди всех нас, иностранцев, поинтересовался откуда мы и поприветствовал отдельно. 

Начал Сабуро Сакаи с того, что рассказал, почему решил поступить служить именно на флот. Обстоятельства, в которых он оказался в шестнадцатилетнем возрасте, прекрасно известны из его автобиографической книги, однако истинная подоплека выбора была не такой уж простой.

«Для нас, молодежи периода Тайсё и ранних лет периода Сёва, если мы желали поступить на государственную службу, но не имели богатых и влиятельных родственников, особого выбора не существовало. В Японии тогда было три основных политических клана, а следовательно три направления государственной службы — гражданская служба, армия или флот, и между тремя этими «корпорациями» шла яростная борьба за власть и влияние. Именно армия совершила самые тяжкие военные преступления, за которые до сих пор расплачивается вся Япония. На этом фоне уже тогда перспектива поступления в третий военно-политический клан, то есть на флот, выглядела весьма заманчивой альтернативой. Командование флота имело репутацию значительно более интеллектуального сообщества, исповедующего значительно более либеральные и менее агрессивные взгляды на международную политику, так что в ряды флота стремилась попасть более образованная молодёжь. Впрочем все это жизни новобранцев никак не облегчало».

О своей неожиданной послевоенной известности Сабуро Сакаи рассказал так:

«Во время патрулирования в районе Явы у меня был приказ сбивать любой вражеский самолет, но я не стал сбивать голландский DC-3, который повстречал, потому что он был полон женщин и детей. Как я мог совершить столь отвратительный поступок? Потом я очень долго молчал о том эпизоде, радовался, что был тогда в одиночном патруле, и всё время боялся, что японские войска могут захватить какие-то документы или рапорты противника, проливающие свет на случившееся. Мне тогда было бы несдобровать, потому что то, что я сделал, было прямым нарушением приказа. Мы летели так близко, что не было никакого сомнения, что все на том пассажирском самолете разглядели не только бортовой номер моего истребителя, но и моё собственное лицо!

В 1955 году эта история повернулась для меня совершенно неожиданной стороной. Пилот того DC-3 направил запрос, чтобы узнать по бортовому номеру Зеро имя лётчика, который не стал сбивать его самолет. Началось расследование, и меня нашли. Причем нашли тогда, когда я потерял жену и был в совершенно ужасном состоянии. У меня даже не было приличной одежды, чтобы встретить пришедших ко мне американских военных! Представляете, американцы были искренне возмущены тем нищенским положением, в котором я оказался! «Почему такой порядочный человек стал таким ненавидимым?» — вот, что они спросили. И так я неожиданно для себя из изгоя превратился в несправедливо обиженного, американская администрация пересмотрела своё отношение ко мне, а отвернувшиеся от меня бывшие командиры предложили вернуться на военную службу. А несколькими годами ранее они, узнай об этом случае, расправились бы со мной безо всякой жалости».

Первый комментарий Сабуро Сакаи, который показался необычным, касался действий авиации Императорского Флота в попытке отразить высадку американских войск на Гуадалканал. В своей автобиографической книге Сабуро Сакаи указывал, что когда его подразделение вылетало на сопровождение бомбардировщиков в направлении Гуадалканала, он был возмущен тем, что бомбардировщики несли бомбы, а не торпеды.

«Если бы наши бомбардировщики несли торпеды, то, используя эффект внезапности, мы могли бы потопить большое количество крупных военных кораблей и транспортов, значительно усложнив американцам взятие Гуадалканала.» — сказал Сабуро Сакаи. — «Долгое время для меня оставалась необъяснимой допущенная командованием очевидная глупость и лишь спустя много лет после войны я узнал, что приказ использовать именно бомбы малого калибра был отдан с подачи Минору Гэнда».

Второй комментарий касался нового истребителя для Императорского флота. Уже к концу 1942 года стало очевидно, что Зеро, основной истребитель морской авиации Японии, морально устарел, и потенциал его модернизации исчерпан. Нужен был принципиально новый истребитель. И если J2M Райден изначально создавался как высотный перехватчик, то за право построить для флота новый фронтовой истребитель развернулась настоящая подковёрная борьба, о которой Сабуро Сакаи сказал следующее:

«Оба истребителя были очень хорошими, но А7М Рэппу был лучше, чем N1K Сидэн. К тому же Рэппу начали проектировать раньше, чем Сидэн, и если бы Мицубиси не была вынуждена отвлекаться на другие проекты, то не исключено, что А7М начал бы поступать в войска уже в середине 1944 года. Но тогда, к концу 1942 года, вопросами принятия на вооружение новых типов самолётов уже почти всецело руководил Гэнда или люди, безгранично доверявшие его авторитету. Они загружали Мицубиси в общем-то бессмысленными работами по модернизации Зеро, что очень тормозило работы по А7М. А ведь это был самолет бронированный, с четырьмя пушками, скорость его была даже выше, чем у Мустанга, а маневренность осталась на уровне Зеро, к которому мы привыкли! Даже американцы, уже после войны захватив один из таких истребителей, были восхищены им. Сидэн не был столь же хорош. Однако Минору Гэнда больше любил Сидэн. Каваниси не имела такого опыта строительства истребителей, как Мицубиси, и поэтому уже после первых же испытательных полетов стало понятно, что Сидэн требовал множества переделок и доработок. Так, изначально Сидэн был среднепланом, и его пришлось переделывать в низкоплан из-за слишком длинных и слабых опор шасси — совершенно очевидная ошибка, которую специалисты Мицубиси никогда бы не допустили. Более того, Каваниси просто технически не могла обеспечить выпуск этих самолетов в достаточном количестве, и к тому же мы находили в поставленных в войска Сидэнах большое количество производственного брака, который приходилось исправлять на месте. Но это не поколебало намерений командования флота получить сначала именно Сидэн, который и успел поучаствовать в боях. Рэппу же пусть не явно, но не любили. Я до сих пор не до конца понимаю, почему командование флота так упорно требовало ставить на А7М 18-цилиндровый двигатель Накадзима (речь идет о двигателе Накадзима Хомарэ), когда собственный двигатель Мицубиси был лучше. Когда же на Рэппу разрешили поставить двигатель Мицубиси и облетали опытные образцы, было поздно***. Авиация американцев уже бомбила японские заводы в полную силу, и Рэппу так и не дошёл до строевых летчиков. Я не стану утверждать, что один только Минору Гэнда был причиной того, что мы так и не получили Рэппу, но то, что он был как-то связан с руководством Каваниси, бесспорно.»

Полную версию интервью читайте на нашем форуме